Газета «Правда» об экранизации романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»

 Кого и что сразу разочаровало

 Однако представление о том, «как надо», в подобных ситуациях бывает разное. Тем более это относится к «Жизни и судьбе», где не просто много неоднозначного, но заложена автором идея, которую назову даже не спорной, а скверной.На самом деле, известный советский писатель и военный корреспондент Василий Семёнович Гроссман вдруг провозгласил через диалог двух своих персонажей следующее открытие: фашизм и коммунизм — это по сути одно и то же. Художественно такую концепцию автор романа утвердил параллелью проходящих по его страницам и последовательно чередующихся лагерных сцен: вот вам концлагерь немецкий, а вот — советский. Дескать, какая же разница?

 Несколько лет назад «Жизнь и судьбу» инсценировал в питерском Малом драматическом театре его руководитель Лев Додин. И когда спектакль привезли в Москву, сразу же бросился в глаза сугубо «политический» ключ к постановке, создавший определённый её изобразительный образ. Волейбольная сетка, опускаясь, становится решёткой концлагеря, а действующие лица в полосатых пижамах-робах, переходя с одной стороны на другую, символизируют ту самую одинаковость фашистских и советских мест заключения.

 Честно скажу, даже отвлекаясь от категорически неприемлемой для меня идейной нагрузки, этот режиссёрский ход вовсе не показался чем-то гениальным. Наоборот, по-моему, прямолинейно до примитивности. Но, поди ж ты, мои соседи по ряду восхищённо прицокивали. Как я понял, самые заветные их ожидания были удовлетворены.

Не сомневаюсь, примерно того же ждали некоторые от Урсуляка. Например, в передаче под названием «Игра в бисер» на телеканале «Культура», которую её ведущий Игорь Волгин накануне премьеры телефильма по Гроссману специально посвятил роману «Жизнь и судьба», прямо-таки взахлёб вещала литературовед Наталья Иванова — лютая антисоветчица с «перестроечных» времён. Аж дрожала в экстазе: вот посмотрим, посмотрим наконец!

Но, я думаю, изрядное разочарование постигло её и других таких же, как она, уже перед показом первых серий. О «главном» диалоге — между гестаповцем Лиссом и большевиком Мостовским — в газетном интервью Сергей Урсуляк сказал, что этого эпизода в фильме не будет. «Мы отказались от концлагерей — и фашистского, и советского, — продолжил режиссёр. — Не согласен ставить знак равенства между фашизмом и коммунизмом. Как не согласен с тем, что можно поставить знак равенства между Германией и СССР, когда заходит речь об их вине в развязывании Второй мировой войны».

Приуныла, конечно, яростная Наталья Иванова вместе с прочими махровыми антисоветчиками, прочитав такое. И признания в этом, так же как обвинения по адресу создателей фильма за «недонесение главной авторской идеи», не заставили себя ждать…

Учит ли чему-нибудь время?

А всё-таки нельзя не задуматься, почему же в киноверсии романа оказалась опущенной прямая аналогия фашизма и коммунизма, гитлеровской Германии и сталинского СССР. Может быть, телеканал выдвинул такое условие?

Нет, Урсуляк говорит: «Это вопрос нашей с Эдуардом Володарским готовности». То есть так решили он, режиссёр, и автор сценария Эдуард Яковлевич Володарский — полвека спустя после написания романа.

Учит ли людей чему-нибудь время? Должно учить. Хотя не все учатся. Ночью, после показа первых серий «Жизни и судьбы», в телестудии Владимир Соловьёв устроил нечто вроде блиц-дискуссии. Так вот, слушая, скажем, таких ораторов, как Марк Розовский, я думал: у них, наверное, органчик в голове — прокручивает буквально то же самое, что крутилось и пятьдесят лет назад, после известных хрущёвских докладов на ХХ и XXII съездах КПСС, и во время горбачёвской «перестройки», и на волнах ельцинских «реформ». Опять и опять слышалось: кровавый тиран Сталин, слишком высокая цена Победы, уничтожение свободы в Советской стране…

Свобода — высшая ценность? По Гроссману — да. Но вот о чём сегодня, по прошествии времени, уже в «новой России» размышляет Урсуляк: «…Мне, попробовавшему той свободы, о которой он только мечтал, очевидно, что свобода не должна быть абсолютной, она нуждается в ограничении. Если общество высокоморально, оно руководствуется внутренними ограничителями, если нет — на помощь приходит государство».

Сергей Владимирович не договаривает, что государство бывает разное, действующее в разных интересах — большинства или меньшинства, но он понял: «в отсутствие критериев добра и зла свобода становится не чем иным, как разнузданностью».

Явный взгляд на нынешнюю современность! Она и в прошлом заставляет многое переоценивать. Не увидел бы её Урсуляк — может, концепцию Гроссмана воспринял бы сполна. А теперь не получается.

И у Володарского не получилось тоже. Я напомню, это он в своё время написал сценарий «Штрафбата», вызвавшего бурю возмущения у ветеранов войны. А ровно за четыре месяца до премьеры «Жизни и судьбы» (и, увы, за две недели до его кончины) я прочитал в газете «Культура» большую беседу с ним, которая меня просто поразила. Чем? Той самой переоценкой многого — как в нынешнем дне, так и в нашей истории.

«Надо, — заявляет, — в конце концов сказать вслух: хватит разлагать народ! Хватит! Достаточно его развратили баблом и вседозволенностью». Это о нашем российском сегодня.

«Мне не верится, что он злодей». Это, представьте себе, о Сталине. А когда интервьюер спрашивает, откуда у него такая лояльность к Иосифу Виссарионовичу, отвечает: «Я бы не назвал это лояльностью — скорее желанием понять и объяснить».

Честное слово, бесценно такое желание, которое — под влиянием времени? — наконец пришло! Желание понять. Появившееся всё-таки у кого-то из тех, кто ещё вчера, как говорится, в упор понимать не хотел. Причём очень важного, а если иметь в виду исход великой войны, то, пожалуй, самого главного.

Володарский по-своему об этом заговорил: «Но вот если бы без этого кошмара — раскулачивания, хлебозаготовок, если бы не построили заводы, Тагил не выдавал танки, Магнитогорск — металл, что было бы?» И ответ: «Страны бы уже не было… Немцы нас исполосовали бы, и всё».

В споре с автором романа и в зависимости от него

Фильм получился о том, как полосовали нас немцы вкупе почти со всей «демократической» Европой, но — не исполосовали. В центре — Сталинград, величайшая битва, семидесятилетие которой мы ныне отмечаем. Следует сразу сказать: образ этой битвы, созданный людьми, по возрасту от неё далёкими, восхищает своей силой и достоверностью. Подчас операторская работа Михаила Суслова воспринимается как документальная съёмка, и вместе с тем она несёт высокую художественную выразительность.

Мы видим настоящую войну — вот что особенно ценно и что резко отличает этот фильм от облегчённых сериальных «стрелялок», заполонивших телеэкран. Урсуляк неоднократно говорил, что он учится на лучших образцах советского кино о войне, и эта школа здесь чувствуется. А есть такие сцены (например, рукопашный бой), которые, я думаю, войдут в антологию ярчайших достижений кинобаталистики.

Впрочем, к битве в Сталинграде и вообще к событиям военным фильм далеко не сводится. Как и роман, которому, замечу, режиссёр и сценарист дали вовсе не столь пиетическую, безоглядно восторженную оценку, какая утвердилась за ним со времён «перестройки». Урсуляк считает, что книга «осталась недоделанной, тяжеловесной, в ней попросту есть множество нестыковок». А Володарский выразился совсем круто: «Писатель, не любящий страну, в которой он родился и жил». Может, это даже чересчур категорично, однако я дословно привожу из газетной беседы. На вопрос же, как ему удалось обойти «гнилые места», сценарист сказал коротко: «А я их выкинул».

Ну коль уж вполне откровенно, реально ли «выкинуть» все такие места, если он считает, что «это действительно гнилой писатель». Так или иначе, остаточные явления неизбежны. И они в фильме есть. Хотя перед нами произведение уже не литературы, а иного рода искусства, возможности и специфика которого талантливыми создателями киноверсии используются по максимуму, всё-таки определённые смысловые нестыковки, психологические натяжки, а главное — немотивированная тенденциозная заданность некоторых ситуаций дают о себе знать.

Вот, скажем, оборона «дома Грекова», которой посвящены первые части картины. С напряжённым волнением следя за предельно драматическими перипетиями происходящего, необыкновенно впечатляюще переданного всеми средствами кино (актёры, особенно Сергей Пускепалис в роли капитана Ивана Грекова, оператор, художники и т.д.), не сразу вспоминаешь о подлинном сталинградском доме, ставшем крепостью, — о «доме сержанта Павлова». А ведь в реальных событиях его обороны, в отличие от придуманных Гроссманом, не было ничего похожего на всё, что связано с «особистами», с накрученной подозрительностью и ошеломляющими последствиями её, вплоть до нелепого ареста комиссара Крымова, которого писателю непременно надо было отправить в камеру на Лубянку.

«Надо было» — вот единственное оправдание. Ну и, конечно, нарочитое противопоставление «простых бойцов» едва ли не всем политработникам и генералам. Начиная от Чуйкова, о котором сообщается, что он у кого-то из подчинённых кулаком выбил зубы, до нескольких других, проходящих тусклой чередой и кажущихся не только совершенно бесцветными, но даже безымянными.

Удивительное дело! Фильм отмечен целым рядом великолепных актёрских работ, и при этом удалось индивидуализировать даже многие эпизодические персонажи, но вот к категории, о которой сказано выше, это не относится. Тут режиссёр не смог преодолеть писателя. Получились будто на одно лицо. А чем примечательны? Готовностью писать доносы, лицемерить, сколько угодно жертвовать людьми. Жаль, что у молодых зрителей ещё раз закрепится в голове именно такое представление о тех, кто «наверху» командовал и кто призван был воспитывать бойцов. Отвратительны, как на подбор.

Кстати, подобным образом воспринимается и тыловой город Куйбышев, частично разделивший тогда с Москвой функции столицы. Запоминаешь жлоба-бюрократа в паспортном бюро, атмосферу коммунальной квартиры, где из-за нескольких квадратных метров кто-то «сдаёт» соседку — немку по национальности…

Всё это, конечно, идёт от романа. Не хочу сказать, что в жизни такого не бывало или что сильные стороны фильма связаны с преодолением автора, а слабые — наоборот. Нет, здесь отношения складывались более сложные.

И всё-таки мы победили!

Сама по себе задача уложить почти тысячу страниц текста в девять часов экранного времени крайне трудна, притом ведь текста с таким разветвлённым композиционным построением и многочисленностью действующих лиц. Мне даже подумалось, не надорвался ли Володарский над этой работой, и вполне понимаю Урсуляка, который уже при выходе фильма на экран сказал: «Должен ещё раз поклониться светлой памяти Эдуарда Яковлевича, потому что, если бы не он с его мастерством, талантом и умением структурировать, то вся эта затея развалилась бы ещё на уровне сценария».

Определённая фрагментарность при всём этом была неизбежна. Кое-где она превращается и в поверхностную беглость, а люди становятся фигурами-символами, как произошло, например, с майором Берёзкиным (артист Антон Кузнецов), особенно в сценах с женой, завершающих картину. То же самое относится в какой-то мере к полковнику Новикову в исполнении Евгения Дятлова и Вере Шапошниковой, которую играет Полина Агуреева. Актёры хороши, но материала для выявления характеров и взаимоотношений явно недостаточно, в итоге — пунктирный стиль.

Зато там, где сценарист, следуя за автором романа, даёт больше простора психологии героев, получаются полнокровные человеческие образы, интереснейшие актёрские работы. Прежде всего это линия Штрума и его жены. И Сергей Маковецкий, и Лика Нифонтова здесь на высшем уровне. Очень помогает передать возникающее отчуждение между супругами закадровый авторский текст, который великолепно читает сам режиссёр.

Этот текст (как тут не вспомнить Толстого, на которого, конечно, Гроссман ориентировался) с особой пронзительностью звучит также в сценах поездки Людмилы Николаевны к сыну в госпиталь. Однако встреча с сыном (замечательно, тонко сыграл его в первых сериях юный Никита Тезин) состоится не в госпитальной палате, а на кладбище. Мать на сыновней могиле, разговаривающая со своим Толей, растягивающая по снегу платок, чтобы согреть мальчику ноги, — это потрясающе. А режиссёрское и операторское мастерство возвышает эту необыкновенно сильную работу Лики Нифонтовой (что называется, на разрыв аорты) до великого и святого обобщения.

Урсуляк — мастер создавать такого рода образы-обобщения. Нельзя не сказать ещё об одном, тоже потрясающем. Это когда капитан Греков видит в предсмертном озарении сходящихся к нему погибших боевых товарищей. Когда непроницаемое и суровое его лицо освещается мягкой улыбкой, и все вокруг — такие же светлые, добрые, счастливые. От сознания выполненного долга.

Истина, если это действительно она, неоспорима. Истина Великой Отечественной войны состоит в том, что Советская страна одержала величайшую историческую победу. И оспорить это не дано никому.

Насколько я понимаю, именно этим был движим в своей работе Сергей Урсуляк. Он говорит: «У нас у всех жизни разные, а судьба одна. Она всегда связана с судьбой страны — в этом и трагизм нашей жизни, и величие». По-моему, верно и точно.

Виктор Кожемяко.

 P.S. А как подрывает все достоинства фильма вторгающаяся в него при телепоказе пространная реклама! Через каждые десять минут, а то и чаще. Да ещё утверждают, что Сталин зря говорил о вредительстве. Вот оно, в чистом виде: уж более повредить восприятию художественного произведения на экране, кажется, невозможно.