В окупации (Емелянова Зинаида Федотовна)

Жили мы до войны в Старорусском районе. Вышла замуж в 35-м и уехала с мужем Егором в деревню Овчинкино. До войны у нас родилось трое детей. Я в деревне санитаркой была. В поле идёшь, сумку с собой несёшь. Кто чего порежет (руку, ногу) - моя обязанность обработать. Потом сама себе палец косой обрезала, рубец до сих пор есть.

Про войну не буду говорить… Печально… Голодные, холодные… Тягостей много перенесла. Не боялись. Что Бог даст… Есть, пить нечего было. Зимой речка замерзала, а кто на колодец пойдёт - убивали. У Дуньки муж был престарелый, пошёл баню топить, а снаряд полетел. Его ранило. Хотел семью погреть. А снарядов-то не видать в воздухе, а только слышно - фыр-фыр-фыр. Спаси Господи, не видеть их и не слышать никому.
На руках у меня был грудной ребёнок, Коленька. Натаю снега за пазухой - вот и воды немного. Слёзы одни… Что тут говорить?.. Головицы со льна награбим с земли, насушим, в чашке наболтаем и лепёшки делаем. Мыла не было, золой голову мыли.
Однажды утром во вторую зиму вышел приказ взять по одной лошади на семью, дров. Всё необходимое склали на дрова. До обеда просидели, дальше нет приказа. В 12 часов вся деревня (бабы и старики) скопилась в один дом. Ночь прошла - нет приказа. А рассветать начало - по стенам пули захлестали. Русские и немцы палят один в одного. Мы все выскочили из дому, а там везде солдаты мёртвые навалившись. И кони сорвавши и убежавши. Наши говорят: «Идите в окопы!» А дверь туда занёсши снегом. И нет ни лопаты, ничего. Витя руки до крови ободрал. Я плачу, а он говорит: «Не плачь». Но всё-таки раскопал, мы - туда. День отсидели, два отсидели. Поесть нет ничего, только снег. Не знаю, как ребятёнки вынесли. Перешли в другой окоп, там другая семья сидит. Жена, муж старый уже и четверо детей взрослых. Просидели сутки. Те собрались и ушли в Каменку, на родину жены. Мы остались в их окопе, ещё сутки просидели. Пошли в Дорожкино. Над нами то пули, то снаряды летали. И как это мы прошли и не зацепило ни одного? Не знаю. Там, в Дорожкине, русские. Мы погрелись и пошли на Парышево. Там остановились, хозяйка одна пустила. У неё изба большая, сидим греемся. Кого ждём - не знаем. Где что взять - не знаем. Как мы живы остались - не знаю. Вот и война.
В Парышеве зиму и полета жили. Немец пришёл, пустил нас в свои деревни. В каждой деревне был свой староста, так договорились с немцами. На себе натаскали чурок, поставили шалашку. Немцы ещё тут были. 2 года под немецкой властью в этих шалашках отжили. Накопали грядок. Попросили в дальней деревне картошки, посадили её. Вот так и проболтались. Но немцы у нас добрые были. Километров за 10 от нас немцы загоняли людей в помещения какие-нибудь и сжигали. А у нас добрые были. Так по крайней мере не делали, как те. Только когда стали отступать, им нечего есть было, забрали коровушку утром. Но уже вечером принесли сало, ноги и голову. Вот какие были немцы. Не все живодёры. А корова хорошая была. Мы её в Парышеве взяли. А они на третий день как мы привели её, телилась. К яблоне привязана была. Пить хотела, снег весь до земли съела. Как она жива осталась - не знаю. Русская разведка пришла, все обрадовались, а я плачу - коровушку жалко. Молочиной-то только и питались. А у меня четверо ребятишек.
Всех старост посадили, и нашу тоже. 25 лет вроде дали. По амнистии сбавили, но всё равно долго сидела. Потом в Руссу уехала. Машина там сбила - наказал её Бог. Много зла она делала всем. Свой человек, а так издевалась над всеми.
Война кончилась. Переехали в Теремово, домик там купили. Вот и начинали с этого жить. В колхозе работала. Лошадей не было, поля перекапывали вручную. Всё делала, что заставят. Грамоты не знала. Расписывалась только, и всё. А дети ходили в школу в Астрилово (4км от Теремова).

523 0